Как не обычно, ну охуеть. Скажу больше, удивительно до того, что привычно.
До того засеянное поле, что перекошено вовсе, как холодный голод, который греет.
И даже греет, наверное, не он – мысль об ином раскладе, которого и быть то не могло вовсе.
Пострадавшие. А неравенство все увеличивается, небо от земли становится более далеким,
А облака все равно, сука, белые, ведь этого уже ничего не изменит.
Зачем продаваться? Продаваться неприятно, приятно только покупать.
Покупать замечательно – кровь и плоть ушедшие с молотка, уже, вроде бы, отстучавшего свое.
В жадной лапе его рукоять, сделать не может совсем ничего, никчемный.
Так если он бесполезен, то к чему его вообще использовать? Полный ноль реального КПД.
Тогда начинается боль – избиение с неопределенной целью, который может и не существует вовсе,
Но к ней идут все равно, потому что иначе никак, а если кто и знал путь пацифистов,
То его очень давно убили, потому что этот мир жесток, а он не вписался, как в поворот, только в жизнь,
Да и не разбился он, а просто погиб, да и не по ошибке, скорее, со справедливым и честным намерением,
Да только чьим? И где оно существует, там нет уже ничего. Даже памяти нет, хотя воспоминания брызжут ключом,
Словно хуй, который юнец не успел вовремя вытащить, опоздал или поторопился, пиздец.
Измерение новое станет твоим собственным, но в него так и будут пытаться залезть все,
Потому что это залет, от него просто так не откажешься, как когда-то слал к черту иные проблемы.
Символику своего господина не оставляй на себе шрамами, оставь лучше шрам на нем,
Иначе он не заткнется, иначе он господин.